Охота на охотника. Детективные повести - Геннадий Васильев

– Ничего не опасайтесь. Дело касается вашего друга. Он может попасть в неприятную историю, – секунду помедлив, Акиев добавил: – Может из нее не выбраться.

Этого оказалось достаточно, чтобы Магомед отбросил сомнения.

– Куда ехать?

Через несколько минут он уже выруливал на своем джипе на небольшую, не слишком оживленную улочку неподалеку от того места, где располагался один из его павильонов.

Условное место оказалось однокомнатной, перепланированной по вкусу хозяина квартирой в укромном, но близком к центру, районе города. На двери – камера слежения. Не надо было обладать особенной прозорливостью, чтобы предположить: дверь откроет охрана, будет осматривать. Шамиль, однако, открыл лично. Подал руку, молча пригласил в комнату. Магомед успел рассмотреть его, пока тот все так же молча наливал чай ему и себе. Спиртного Акиев не употреблял. Выглядел он довольно молодо, хотя по всему ему не могло быть меньше сорока. Роста невысокого, но крепкий, видна старая выправка, чувствуется закалка. Он и сегодня, судя по всему, старался держать себя в форме. При ходьбе он слегка прихрамывал – следы ранения, из-за которого и комиссовали из армии. Глаза смотрели в сторону от собеседника, это создавало ощущение неуюта. Но если Шамиль обращал взгляд на человека, то уж держал его цепко и не отпускал до тех пор, пока тот не начинал испытывать то же ощущение неуюта, но уже по другому поводу. Взгляд был пронзительный и беспощадный. Жалости в этом человеке не чувствовалось. Чувствовался расчет.

Были они в квартире одни. Говорили по-русски – этим языком Акиев, как и Магомед, владел в совершенстве, разговаривал без акцента. Несмотря на разницу в возрасте, к собеседнику обращался уважительно: на «вы».

– Вы ведь знакомы с журналистом Владимиром Свистуновым?

– Разумеется. Это мой армейский друг. Да теперь уже и не только армейский, пожалуй. Володя живет у меня. У него вышла неприятность…

Шамиль остановил Магомеда резким жестом.

– Я все знаю. Знаю, что на него покушались, что дважды пытались убить. Это связано с его работой, с его расследованием, ведь так? А расследование связано со смертью директора золотого завода Королева.

Акиев ничего, собственно, не спрашивал, он утверждал.

– Вы давно видели своего друга последний раз?

– Сегодня утром. Он ушел от меня очень рано, куда-то собирался ехать. Когда я уходил, его еще не было. Звонить он мне тоже не звонил. А что случилось-то? – Магомед слегка стал терять терпение.

Шамиль быстро и, показалось Магомеду, слегка насмешливо взглянул на него.

– Вы дневной выпуск новостей не смотрели? Радио не слушали?

– Вообще-то днем мне, честно говоря, не до телевизора. Бизнес есть бизнес…

– Ладно, не сердитесь, – Шамиль снова цепко схватил собеседника взглядом. – У вашего друга есть мобильный телефон?

– Нет. Служебный ему не выдали, а на свой пока не заработал.

– Значит, позвонить ему сейчас мы не можем, – Акиев опять утверждал, а не спрашивал. – Это плохо. Это очень плохо. С вашим другом может случиться самое неприятное, что вообще может случиться с человеком. В третий раз они не промахнутся.

Магомед разом подобрался, хищно задвигал усами.

– Нельзя ли подробнее?

– Для того и позвал вас, – Шамиль тяжело вздохнул. – Только давайте условимся сразу, чтобы не возникало иллюзий. Меня судьба вашего друга волнует, откровенно говоря, не так уж сильно. Он сам влез в эту историю, сам и виноват. У меня свой интерес. Я специально это говорю вам, чтобы после не возникало никаких попыток сказать спасибо, не возникало ложного чувства благодарности. Интерес мой состоит в том, чтобы наказать одного опасного человека, – он вдруг усмехнулся. – Еще более опасного, чем я. Даже не столько наказать, сколько подвинуть его с занимаемых ныне позиций. Я вам сейчас расскажу все, что знаю, мы с вами разойдемся, но вы пообещаете мне сделать все возможное, чтобы с вашим другом ничего не случилось, и посвятить его во все тонкости. Если его… уберут, моя игра проиграна. Мертвый он мне бесполезен.

Пока Шамиль говорил это, Магомед чувствовал ужасный дискомфорт внутри. Его съедала вина перед Володей за то, что он слушает, как земляк-чеченец так вот запросто, откровенно признается в намерении использовать его друга в своих корыстных целях. Однако по мере того как Акиев посвящал его в подробности, Магомед все отчетливее понимал: иного способа уберечь Володю от необратимого нет, как только получить подробности из уст непосредственного участника. Корысть советника губернатора в данном случае может сослужить свою полезную службу.

– Теперь вы знаете все, что известно мне, – закончил Шамиль. – Если кассета и расшифровка записи у Лесюка, тогда угроза жизни вашему другу не так очевидна, хотя и не снимается вовсе. А вот если тот, кто убил Васина, воспользовался ситуацией и забрал запись себе, он может начать шантажировать Лесюка от имени журналиста. Тогда опасность серьезна. Кстати – это полезно знать: себе я копии записи не оставил. Не видел особого смысла. Может быть, напрасно. Просто не думал, что кто-то меня переиграет.

– Это все? – спросил Магомед, поднимаясь и отодвигая нетронутый чай.

– Все.

– Вас держать в курсе?

– Незачем, – усмехнулся Шамиль. – Все, что мне нужно, я узнаю без вашей помощи.

– Что ж – спасибо…

Советник поморщился:

– Я же сказал – никаких благодарностей. У нас разные цели. Постарайтесь успеть.

…Выйдя от Акиева, Магомед не стал предаваться психоанализу, а немедленно попытался вычислить Володю. По понятным причинам это ему не удалось. И лишь когда мобильный заиграл гимн и раздался голос друга, звонившего из кафе, Магомед испытал огромное облегчение.

– Жди и никуда не уходи, еду!

Глава 19

…Володя бежал по шпалам. Хотя нет. То, как он передвигался, трудно назвать бегом. Он отталкивался, медленно взлетал – и так же медленно парил над землей, затем приземлялся – и снова отталкивался, и снова медленно парил. Так, наверное, ходят люди по Луне, где слабое притяжение. Но там, на Луне, некуда торопиться, а Володя точно знал, что он куда-то спешит, что ему срочно надо где-то быть. Вот только не помнил – куда спешит, где надо быть, кто ждет… По бокам тянулись бесконечные грязные, ржавые рельсы, а за ними, казалось, не было больше ничего – пространства, времени… Даже тумана, которым был укутан путь впереди, – даже его не было. Ничего.

Володя бежал или, вернее, передвигался, как люди по Луне, а это оказалось трудно, и поэтому он ужасно устал. Отталкиваясь из последних сил, он все же поднимался над землей, и парил, и снова опускался, и опять отталкивался. Двигало сознание того, что надо, НАДО бежать, надо где-то быть, кого-то, кажется, спасти.

Сзади раздался шум. Володя оглянулся. Сквозь туман, который сзади был не такой густой – будто бы Володя, передвигаясь, проделал в нем туннель, – он разглядел паровоз. Обычный, черный, старый, какие можно увидеть в больших городах на вокзалах. Они там поставлены не то как символы движения человеческой мысли, не то как простые памятники миновавшей эпохи. Был такой и в Краснохолмске, и Володя видел его не раз – как видел его любой, однажды побывавший на Краснохолмском вокзале.

Паровоз двигался. Володя неотрывно смотрел на приближавшуюся махину. Паровоз отчаянно грохотал колесами на стыках старых рельсов, пускал фиолетовый дым и надвигался неотвратимо, как грозовая туча. При этом не свистел сигналом, и похоже было, что машинист не видит впереди себя никакого человека.

Володя разглядел сквозь стекло кабины мужественное и неподвижное лицо машиниста. Паровоз приближался, и Володе некуда было деться от него. Он попытался, оттолкнувшись в очередной раз, изменить траекторию, отпрыгнуть вбок. Маневр не удался. Какая-то неведомая сила толкала тело обратно, на шпалы, между рельсов – туда, где через считанные секунды его должен был раздавить, размазать по рельсам механический зверь. Волосы на голове зашевелились. Володя закричал – но крика не было, он раздался только в его воспаленной голове. Не отрывая взгляда, он смотрел, как паровоз надвигается, и вот уже надвинулся, и вот…

Паровоз прошел сквозь Володю, так же отчаянно дымя и грохоча на стыках. Грохот этот стал невыносимым, от него ломило виски, от него голова вот-вот должна была лопнуть. Паровоз был бесконечным, он, казалось, никогда не кончится, хотя никаких вагонов за ним не было. Володя застонал. Если нельзя взлететь так высоко, чтобы кончился этот кошмар – может быть, можно остановиться? Он перестал отталкиваться от шпал и сел.

И открыл глаза.

Он сидел на чем-то мягком, даже слишком мягком. Его качало из стороны в сторону. Его никто не держал, он сидел сам. Сквозь туман, который сначала застилал взгляд, он разглядел круглый стол – такой был у его бабки в деревне, он сохранился еще от ее молодости, круглый, с толстой ногой посередине и крестовиной внизу. Правда, ноги и крестовины видно не было, стол был застелен большой, с бахромой, скатертью – такая тоже была у бабки в деревне, ею тоже застилали круглый стол. Над ним качалась электрическая лампа в старом абажуре. В углу, слева от кровати с продавленной панцирной сеткой, на которой сидел Володя, – огромная печь, сложенная на манер русской. У печи на металлическом листе – дрова, заиндевевшие – видимо, только с улицы. Несколько больших поленьев лежали прямо на печи. Было холодно, но сквозь щелки Володя разглядел занимавшийся в печи огонь. Только затопили, наверное.